Анатолий Радов - Нулевая область [СИ]
Макс только жевал и кивал, иногда рисуя улыбку набитым до отказа ртом.
Насытившись, он облокотился на стенку и тяжело, но с удовольствием вздохнул.
— Ну, теперь порядок, — сказал, улыбнувшись.
— Забыл вчера спросить, чего ж не побрился-то? — спросил дед.
— А-а, это, — Макс провёл правой ладонью по щеке, всё ещё чувствуя лёгкое сопротивление мозга этому самому обычному движению. — Станок непривычный, Егорыч. У нас там другие теперь, а с этим боюсь не управлюсь. Ничё, — он улыбнулся. — Я бороду буду отращивать, как у тебя. А усы сбрею. Только потом, попозже.
— Ну, эт дело хозяйское, — дед медленно поднялся. — Хоть ты уже и сам всё можешь, а я вчера всё же Маше сказал, чтобы пришла. Вдвоём-то веселей.
Дед подмигнул. Это подмигивание Макса слегка смутило, но к его счастью, в голове возник весьма уместный вопрос, позволявший без подозрений проскользнуть мимо волнующей его темы.
— А ты? Уходишь что ли, Егорыч? — спросил он, с каким-то неясным ожиданием в глубине себя.
— Ухожу.
— У-у, — протянул Макс. — Дела?
— Так на пост же. Вот так вот, — дед, повернувшись боком, протиснулся мимо Макса.
— Ты вчера ж вроде дежурил? — Макс проследил деда взглядом. — Или это мне приснилось?
— Дежурил, — подтвердил дед, беря в руку сумку, прислонённую к стенке возле дверного проёма. — Да вот, опять потребовалось. Помнишь того мужика крупного, которому ты руку жал?
— На похоронах, что ли?
— Так точно. Сашкой этого мужика зовут, как и сынка моего, земля ему пухом, — дед шмыгнул носом. — Так вот, Сашка этот, значит, опять спиною мается. Оно, конечно, спина у всех, — дед обернулся и посмотрел на Макса, — Но у Саши что-то уж совсем с нею не лады. То прострелит, то потянет, то ещё какая напасть. Ладно, пошёл я. А ты, Максимка, по двору погуляй, оно полезно тебе будет.
Дед вышел с кухни, потом Макс увидел, как дед спустился по ступенькам и зашагал к сараю. Из сарая он вышел уже с ружьём, и Макс следил за ним глазами, насколько позволило окно.
Когда хлопнула калитка, Макс медленно поднялся и подошёл к окну. На улице всё светилось в лучах солнца. Если бы Макс не знал, где он находится, такая картина родила бы в его сердце хоть немного счастья. Но здесь этот солнечный день счастья не рождал. Он давал силу, может быть даже надежду, но и то, самую призрачную, почти неощутимую. А вот насчёт счастья он был бессилен. Семён, Пашка, завтра может ещё кто-то — даже зачатки этого самого лучшего ощущения здесь убивались наличием тварей и слишком большим процентом насильственных смертей.
А если Маша?
Макс медленно покачал головой.
— Нет, — прошептал он. — Не надо. Не надо думать об этом.
Ему припомнилось выражение — накликать беду — и он быстро сменил тему своих раздумий. Не хотелось накликать, никак не хотелось. И пусть это пустое суеверие, но когда опасность вокруг тебя повсюду, как этот солнечный свет, поневоле будешь суеверным.
Макс отвернулся от окна, и маленькая кухонька вдруг надавила на него, жёстко сконтрастировав с видом по ту сторону стекла.
Он торопливо, словно в доме вдруг забушевал пожар, покинул кухню, тремя широкими шагами миновал сени и рывком распахнул дверь. Солнечный свет тут же окутал его, расплылся теплом по лицу. Макс обвёл взглядом видимую поверх забора даль. Свет был повсюду, в небе, на земле, на кронах деревьев, и только в тени ему не находилось места.
— Чёртовы тени, — ругнулся Макс и медленно сошёл по ступенькам.
Уже внизу, он повернул голову, и слегка подняв её, посмотрел на кухню сквозь окна. Отсюда контраст ощущался ещё чётче и сильнее. Мрачная, маленькая, она вызывала странную тоску. Тоску из-за отсутствия надежды. Надежды, что на ней могут однажды собраться люди, веселиться и есть, отмечая какой-нибудь праздник. Шутить и смеяться. Здесь же тридцать лет не было ни одного праздника, понял вдруг Макс, одни только похороны, похороны, похороны, и эта мысль сжала его, и чтобы освободиться от неё, он резко развернулся, и торопясь, зашагал по дорожке.
Он дошёл до огорода, развернулся, прошёл обратно, снова вернулся. Прошло минут двадцать, прежде чем он почувствовал, что тоска отступила. Он остановился и отдышался.
— Нет, в дом я пока не пойду, — сказал он себе, опасаясь, что тоска снова вернётся, навалится словно крак, чтобы впиться зубами, чтобы убить, чтобы растворить в туманной безысходности.
Он огляделся, решая, чем бы заняться, и его взгляд остановился на сарае.
Интересно, мой ижак там? — подумал он, и улыбнулся оттого, что назвал ружьё своим.
А почему бы и нет? Наверное, к оружию прикипаешь.
Он подошёл к двери сарая и так же, как и дед, немного её приподняв, потянул на себя. Из сарая повеяло какой-то сухостью. Макс слегка пригнулся и шагнул внутрь.
Здесь тоже был полумрак, но он почему-то не давил. Может оттого, что слабо пахло сухой травой, немного краской, ещё парой непонятных запахов. Сквозь маленькое окошко в сарай лился широкий солнечный поток, в котором были различимы мельчайшие пылинки. Они кружили в странном танце, завораживая своими неопределёнными, слепыми траекториями. Словно у них не было ни цели, ни судьбы, и им было абсолютно всё равно, куда направиться в следующую секунду. В каждую следующую секунду. Вверх, потом вдруг сразу вправо, и вдруг вниз. Всё равно куда. Ничего нет, есть только мы — пылинки. И солнечный свет.
Макс повёл взглядом вокруг. Сарай был заставлен и завешен всякой всячиной. Деревянный верстак у стены, с чёрными тисками, нависшими над его правым краем, бочка в левом углу с поржавевшими обручами, рядом алюминиевая фляга прикрученная к тележке, поржавевшие замки, полотна для ножовки, водяные краны в виде связки баранок на медной проволоке висели на вбитых в стену гвоздиках. Легко угадывалось, что хозяин был запаслив. И если бы не произошла тридцать лет назад какая-то фигня, многое из этого было бы использовано по назначению.
Макс поискал глазами ружьё, но не нашёл. Тогда он обернулся. Ружьё висело слева от дверного проёма на прибитой к стене деревянной вешалке. Макс протянул руку и провёл пальцами по прикладу, почувствовав бороздки. Потом сделал маленький шажок вперёд и снял его. Хотел было вскинуть и прицелиться, но вдруг до него дошла неприятная мысль — плечо же.
— Блин, — с досадой ругнулся Макс. — От отдачи боль по-любому вернётся. Это не утиного мяса отщипнуть.
Он медленно повесил ружьё на место, и несколько секунд смотрел на него с каким-то сожалением. Потом развернулся и подошёл к верстаку. Здесь, помимо всякой мелочи вроде гнутых гвоздей и ржавых шурупов, валялись россыпью с десяток латунных гильз. Слева, в железном ящичке, лежали патроны. Ближе к стене, в полумраке, стояла трёхлитровая банка, на дне которой было немного серого порошка. Макс поднял банку и стал разглядывать её на свету.
